– Борис! – крикнул я. – Надеюсь, ты следишь за дорогой? Не хотелось бы пропустить нужную дверь.

Не переставая яростно бормотать, Борис обернулся ко мне, потом помчался дальше, снова проделывая приемы каратэ.

Наконец меня осенило, что мы идем слишком долго. Взглянув вниз, на озеро, я убедился, что мы успели описать полный круг. Борис по-прежнему шагал впереди и усердно бормотал.

– Послушай, Борис! – окликнул я его. – Погоди! Он остановился и, когда я подошел, окинул меня хмурым взглядом.

– Борис, – заговорил я мягко, – ты уверен, что помнишь дорогу?

Он пожал плечами и отвел глаза в сторону. Потом произнес, запинаясь:

– Конечно, помню.

– Но мы, похоже, ходим по кругу.

Борис опять пожал плечами. Он сосредоточил внимание на своем ботинке, поворачивая его то так, то эдак. Наконец сказал:

– Они ведь не выбросили Номер Девять, как ты думаешь?

– Думаю, что нет. Он лежал в довольно солидной коробке. Такие вещи не выбрасывают. Кладут куда-нибудь, скажем, на верхнюю полку.

Мгновение Борис продолжал рассматривать свой ботинок. Потом произнес:

– Мы прошли мимо. Целых два раза.

– Что? Ты хочешь сказать, что мы бесцельно бродим тут кругами, продуваемые ледяным ветром? Почему ты молчал, Борис? Мне непонятно.

Борис безмолвно продолжал шаркать ботинком.

– Ну что, вернемся назад? Или будем кружить дальше?

Борис вздохнул и на несколько секунд погрузился в размышления. Потом поднял глаза и сказал:

– Ладно. Она сзади. Мы ее только что прошли. Мы вернулись на несколько шагов. Вскоре Борис остановился у одной из лесенок и бросил быстрый взгляд на дверь квартиры. Почти тотчас же отвернулся и снова принялся изучать свой ботинок.

– Ага, – произнес я, пристально рассматривая дверь. Покрытая голубой краской, она практически ничем не отличалась от прочих, и у меня при виде ее не зашевелилось никаких воспоминаний.

Борис через плечо еще раз оглядел дверь, снова отвернулся и принялся носком ботинка пинать землю. Некоторое время я стоял у подножия лестницы, не зная, на что решиться. Наконец сказал:

– Борис, не мог бы ты чуточку подождать? Я поднимусь и узнаю, дома ли хозяева.

Мальчик продолжал ковырять ботинком землю. Я поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Ответа не было. Постучав еще раз столь же безрезультатно, я прижал нос к небольшой стеклянной вставке. Стекло было матовым, и я ничего не увидел.

– Окно! – крикнул сзади Борис. – Загляни в окно. Слева находился балкон, а вернее выступ, идущий вдоль всего фасада, – такой узкий, что на нем не поместился бы и стул. Я оперся рукой на его чугунную балюстраду, привалился к ограждению лестницы и таким образом сумел заглянуть в ближайшее окно. Передо мной оказалась большая комната свободной планировки с обеденным столом у самой стены, обставленная современной, но далеко не новой мебелью.

– Видишь? – крикнул Борис. – Коробку видишь?

– Одну минуту.

Я вытянулся еще больше, хотя чувствовал под собой зияющую пустоту.

– Видишь?

– Одну минуту, Борис.

Чем дольше я рассматривал обстановку, тем больше ее вспоминал. Треугольные часы на стене, кремовая софа из пенопласта, трехъярусный шкафчик для пластинок – переводя взгляд с одного предмета на другой, я всякий раз ощущал укол узнавания. Однако, продолжая изучать обстановку комнаты, я стал убеждаться, что вся ее боковая часть, примыкавшая к основной в виде верхушки буквы Г, прежде отсутствовала и была, следовательно, сравнительно недавним добавлением. Тем не менее, присмотревшись, я понял, что она в точности похожа на заднюю часть гостиной в манчестерском доме моих родителей, где мы жили несколько месяцев. В ряду одинаковых узеньких домиков, этот был сырой и отчаянно нуждался во внутреннем ремонте, но мы не обращали на это внимания, поскольку собирались, если у отца хорошо пойдут дела, найти себе в скором времени жилье получше. Для меня, тогда девятилетнего мальчугана, переезд в этот дом был не только приключением; вскоре с ним связалась надежда, что в нашей жизни наступает новая, более счастливая глава.

– Там никого нет, – послышался сзади мужской голос. Выпрямившись, я увидел говорившего: он появился из дверей соседней квартиры. Он стоял перед своей дверью, на верхней площадке лестницы, параллельной той, где находился я. Это был мужчина лет пятидесяти, с тяжелым бульдожьим лицом. Волосы его были взъерошены, на груди футболки расплылось мокрое пятно.

– Выходит, – спросил я, – квартира пустует? Незнакомец пожал плечами:

– Может, они и вернутся. Нам с женой не больно нравится жить рядом с пустой квартирой, но после того, что они здесь устраивали, мы вздохнули свободней, когда они уехали, можете мне поверить. Мы люди дружелюбные. Но после такого поневоле пожелаешь, чтобы квартира оставалась как есть – пустой.

– Ага. Так она пустует уже не первый день. Недели? Месяцы?

– Не меньше месяца. Может, они и вернутся, но если нет, мы не заплачем. Правда, иногда мне бывало их жаль. Мы люди дружелюбные. И сами прошли через трудные времена. Но когда творится такое, хочешь одного: чтобы они скорее съехали. Пустая квартира и то лучше.

– Понимаю. Куча неприятностей.

– Да уж. Честно говоря, я не думаю, что это было насилие. И все же слушать глубокой ночью крики мне было совсем не по нутру. Это, знаете ли, выводит из равновесия.

– Простите, но, видите ли… – Я сделал шаг вперед и глазами показал на Бориса, который находился поблизости и мог нас слышать.

– Моей жене это было совсем не по нутру, – продолжал собеседник, не обращая на меня внимания. – Когда это начиналось, она зарывалась с головой в подушку. Даже в кухне однажды я увидел, как она готовит, обернув голову подушкой. Веселенькая жизнь. А встретишь его – он трезвый, эдакий приличный. Каждый раз быстро здоровается на ходу. Но жена была убеждена, что всему виной оно. Пьянство, знаете ли…

– Послушайте, – раздраженно зашептал я, перегибаясь через бетонную стенку, которая нас разделяла, – неужели вы не видите, что со мной ребенок? Разве можно при мальчике вести такие разговоры?

Незнакомец удивленно взглянул вниз на Бориса. Потом произнес:

– Но он, кажется, не такой уж маленький. Вы же не можете оградить его от всего на свете? Нет, если такие разговоры вам не нравятся, побеседуем о чем-нибудь другом. Если знаете, сами предложите лучшую тему. Я просто говорил о том, что было. Но если вы не желаете слушать…

– Разумеется, не желаю. Ни под каким видом…

– Ну и ладно, все это ерунда. Только, понятное дело, я склонялся скорее на его сторону, чем на ее. Если он и вправду давал волю рукам, тогда другое дело, но где доказательства? Так что я скорее обвинил бы ее. Конечно, его подолгу не бывало дома, но, как мы понимали, это было связано с его работой. Вот я и говорю: это не причина, чтобы ей так себя вести…

– Слушайте, когда вы наконец прекратите? У вас что, с головой не все в порядке? Тут ребенок! Он нас слышит…

– Хорошо, слышит так слышит. Что с того? Каждый ребенок рано или поздно слышит о таких вещах. Я просто объяснял, почему ему симпатизировал, а моя жена объявила его пьяницей. Отлучки – одно дело, говорила жена, а пить горькую – другое…

– Вот что, если вы намерены продолжать в том же духе, я буду вынужден немедленно прервать наш разговор. Предупреждаю. Я не жучу.

– Вы что, надеетесь оберегать вашего мальчика вечно? Сколько ему лет? На вид он не такой уж маленький. Излишняя опека до добра не доведет. Пора привыкать к миру, порокам и прочему…

– Нет, не пора! Рано еще! А кроме того, что мне до вашего мнения? Вам нет никакого дела. Это мой ребенок, я за него отвечаю и не хочу, чтобы такие разговоры…

– Не понимаю, с чего вы так взъелись. Я просто болтаю. Рассказываю о наших догадках. Не то чтобы они были плохие люди или мы их невзлюбили, но иной раз терпения не хватает. Видите ли, мне кажется, когда эти звуки долетают из-за стенки, они еще хуже режут слух. Знаете, бесполезно и пытаться держать в неведении парня его лет. Глухой номер. Да и с какой стати…