Я видел, что управляющий наблюдает за мной с довольным выражением лица, ожидая, когда я начну расточать похвалы увиденному. В этот момент, однако, потребность глотнуть кофе обуяла меня с такой силой, что я попросту повернулся и направился к ближайшему бару.

Я уже взобрался на высокий табурет и оперся локтями на стойку, когда рядом появился управляющий. Он щелкнул пальцами бармену, который и так уже готовился меня обслужить, обратившись к нему со словами:

– Принесите мистеру Райдеру кофе. Кеннийского! – Затем управляющий обратился ко мне: – Больше всего мне хотелось бы побыть сейчас с вами, мистер Райдер. Не спеша побеседовать о музыке, об искусстве. К сожалению, дела не ждут: среди них много неотложных. Надеюсь, сэр, вы будете столь любезны, что меня извините.

Несмотря на мои уверения, что я тронут его исключительной добротой, Хоффман еще долго не мог со мной расстаться – но наконец взглянул на часы, издал озабоченное восклицание и заторопился прочь.

Оставшись один, я, должно быть, сразу же углубился в свои мысли, поскольку не заметил возвращения бармена. Он расторопно выполнил заказ: уже очень скоро я пил кофе, вглядываясь в зеркальную стенку позади стойки – там виднелось не только мое собственное отражение, но и довольно большое пространство позади меня. Немного спустя я невесть почему принялся мысленно прокручивать в голове ключевые моменты футбольного матча, на котором был очень давно: встречались команды Германии и Голландии. Сидя на высоком стуле, я постарался выпрямиться – в зеркале видно было, как я сгорбился, – и попытался вспомнить имена тогдашних голландских игроков. Реп, Крол, Хаан, Неескенс. Вскоре мне удалось припомнить всех футболистов, кроме двух, но имена этих мне никак не давались. Пока я тщетно напрягал память, плеск фонтана у меня за спиной, поначалу успокаивавший, начал меня раздражать. Чудилось – стоит ему только умолкнуть, как ларчик отомкнется и я тотчас же вспомню забытые имена.

Я все еще ломал голову, как вдруг рядом раздался голос:

– Простите, вы ведь мистер Райдер, не правда ли?

Я обернулся и увидел перед собой юношу, немногим за двадцать. Едва я ответил на приветствие, как он порывисто шагнул к стойке со словами:

– Надеюсь, я вам не помешал. Увидев вас, я понял, что должен подойти и выразить вам свою взволнованность. Видите ли, сам я тоже пианист. Разумеется, на сугубо любительском уровне. И конечно, я всегда вами безумно восхищался. Когда до отца дошла весть о вашем приезде, я был просто вне себя.

– До вашего отца?

– О, простите. Я – Штефан Хоффман. Сын управляющего.

– Ах да, понимаю. Здравствуйте.

– Вы не возражаете, если я на минутку присяду? – Юноша взобрался на высокий табурет рядом со мной. – Знаете, сэр, отец был взволнован не меньше моего – если не больше. Мне известен его характер – всю полноту чувств он вряд ли сумел бы вам выразить. Но поверьте: для него ваш приезд очень важен.

– Неужели?

– Да. Я ничуть не преувеличиваю. Мне помнится время, когда отец ожидал вашего ответа. При упоминании вашего имени он погружался в молчание. А потом, если напряжение делалось невыносимым, начинал бормотать себе под нос: «Сколько еще ждать? Долго ли еще дожидаться ответа? Наверное, он нам откажет. Я это предвижу». Мне немалых трудов стоило поддержать в нем бодрость. Так или иначе, сэр, вы в состоянии представить, что означает для него ваше присутствие здесь. Он во всем стремится к совершенству. Если он устраивает вечер, подобный тому, какой назначен на четверг, всё – буквально всё – должно быть в полном порядке. Мысленно, раз за разом, он взвешивает каждую деталь. Порой он перебирает через край, с этой своей одержимостью. Но иногда мне кажется, будь отец лишен этой струнки, он не был бы самим собой – и не достиг бы даже половины того, чего сумел достичь.

– Верно. Ваш отец достоин всяческих похвал.

– Собственно говоря, мистер Райдер, – начал юноша, – у меня к вам вопрос. Скорее даже просьба. Если она невыполнима – пожалуйста, так и скажите. Я пойму правильно.

Штефан Хоффман помедлил, словно набираясь храбрости. Я отхлебнул из чашки глоток, вглядываясь, как мы, сидящие бок о бок, отражаемся в зеркале.

– Да, это тоже имеет отношение к вечеру в четверг. Видите ли, отец попросил меня сыграть на рояле. Я вполне подготовился – и нельзя сказать, будто я чем-то встревожен… – При этих словах голос его слегка дрогнул – и он на минуту показался мне обеспокоенным подростком. Однако почти сразу же, небрежно дернув плечом, Штефан принял прежний самоуверенный вид. – Так как вечер этот очень важен, я не хочу подвести отца. Словом, я спрашивал себя, не сможете ли вы уделить мне несколько минут и меня прослушать? Я остановился на «Георгине» Жан-Луи Лароша. Конечно, я всего лишь любитель – и вам придется проявить снисхождение. Но я подумал, что вы по прослушивании дадите мне кое-какие советы – и я сумею отшлифовать свою игру.

– Итак, – ответил я, немного подумав, – вы наметили выступить в четверг вечером.

– Мое участие, конечно же, ничтожно, – он издал короткий смешок, – наряду с тем, что там будет происходить. Тем не менее мне хочется выступить как можно лучше.

– Да-да, вполне вас понимаю. Что ж, мне доставит удовольствие, если я смогу быть вам полезен.

Юноша просиял:

– Мистер Райдер, у меня нет слов! Это как раз то, что мне нужно…

– Но существует одна трудность. Как вы понимаете, мое время здесь строго ограничено. Я постараюсь выкроить для вас несколько минут.

– Разумеется. Когда вам будет удобно, мистер Райдер. Господи, это такая честь для меня. Говоря откровенно, я думал – вы мне наотрез откажете.

Где-то в складках одежды у Штефана запикал пейджер. Он вздрогнул и сунул руку в карман пиджака.

– Простите, ради Бога, – сказал он, – но меня срочно вызывают. Мне давно следовало быть в другом месте. Однако когда я вас увидел, мистер Райдер, я не утерпел и подошел к вам. Надеюсь, дальнейшее мы сможем обсудить очень скоро. А сейчас, пожалуйста, извините.

Штефан соскочил с табурета и, казалось, намеревался продолжить разговор. Но снова послышалось пиканье – и он, со смущенной улыбкой, заторопился прочь.

Я повернулся к своему отражению в зеркале за стойкой и вновь принялся за кофе. Прежнего настроения безмятежной созерцательности, в котором я пребывал до появления юноши, вернуть, однако, не удавалось. Вместо того во мне зародилось тревожное ощущение, что от меня здесь ожидают очень многого, а дела между тем обстоят не так уж хорошо. По-видимому, не оставалось ничего другого, как обратиться к мисс Штратман и выяснить кое-какие моменты до конца. Допивая очередную чашку кофе, я принял решение разыскать мисс Штратман как можно скорее. Встреча могла оказаться вполне непринужденной – и было бы нетрудно объяснить, что произошло при нашем последнем разговоре. «Мисс Штратман, – предположим, сказал бы я, – я был тогда очень утомлен и потому неверно понял ваш вопрос о моем расписании. Я подумал, что вы спрашиваете, есть ли у меня время ознакомиться с ним прямо там, на месте, если вы вручите мне копию». Или же я мог встать в позу обиженного, прибегнув даже к укоризненному тону: «Мисс Штратман, должен вам признаться, что я слегка обеспокоен и, да-да, несколько разочарован. Учитывая степень ответственности, которую вы и ваши сограждане сочли возможным возложить на мои плечи, я полагаю, я имею право рассчитывать на определенный уровень административной поддержки».

Возле меня послышался шорох – и, подняв глаза, я увидел перед собой Густава, пожилого носильщика. Поймав мой взгляд, он с улыбкой произнес:

– Здравствуйте, сэр. Случайно увидел вас. Надеюсь, вам здесь нравится.

– О да, конечно. Но, к сожалению, у меня еще не было возможности навестить Старый Город, как вы советовали.

– Очень жаль, сэр. Ведь это вправду чудесный уголок – и до него рукой подать. А погода сейчас, я бы сказал, самая что ни на есть подходящая. Слегка прохладно, но солнечно. Вполне можно посидеть на открытом воздухе, хотя вам, пожалуй, следовало бы надеть куртку или же легкое пальто. Самый подходящий день для прогулки по Старому Городу.